«Белокурая арийка» с душой воина. Елена Година. Часть 2

— Расскажи про «Уралочку». Знаешь, вот сейчас мне стало интересно, почему ты играла в Уралочке с 1994 по 2001, и в эти же годы, ты выигрывала чемпионат Японии, Хорватии и даже побеждала с хорватским клубом в Лиге чемпионов.
— Если начать с конца, то Николай Васильевич Карполь имел практикой сдавать нас в аренду. Он отправлял ряд игроков, которыми он мог, скажем так, распоряжаться – играть за границу.

— Это был воспитательный, развивающий момент?
— С одной стороны, да. Мы всегда играли в элитных клубах, с тем же хорватским «Дубровником» я выиграла Лигу чемпионов, а в «Уралочке» не было такой возможности. В общем, это сказывалось на росте нашей игры, а вместе с тем мы зарабатывали деньги. Не только для себя, но и для клуба. Карполь заключал какие-то контракты, я не знаю на какие суммы – это его дела, и его делами и останутся. Мы тоже имели неплохой заработок, но, конечно, он был в разы меньше того, что получала «Уралочка» в компенсацию того, что зарубежный клуб получает для себя игрока на сезон. Остальное шло на расходы команды. Он платил зарплаты игрокам, покупались мячи, сетки; деньги шли на спортзал, на выезды и прочее, и прочее. При этом Карполь содержал три команды «Уралочки» — первая и вторая играли в высшем дивизионе, а третья – молодежная. И вот таким образом мы жили. И, вместе с тем, игрокам, которых он таким образом за границу посылал, тоже давал какую-то возможность заработать. По тем временам это было неплохо. Но мы не имели никакого права выбора: ни куда, ни как, ни что – он все решал за нас.

— То есть в один прекрасный день Николай Васильевич Карполь приходит на тренировку и говорит тебе: «Лена! Завтра ты едешь в «Дубровник»…
— Только не на тренировку. Он вызывал к себе в кабинет, в номер в гостинице и ставил да, перед фактом. Если ты вдруг что-то скажешь поперек… Я отойду от темы. В 2002 году вот точно так же меня куда-то там продали без моего ведома. Это было уже после того, как я подала заявление о прекращении обязанностей по контракту в связи с несоответствием его Декларации по правам человека и Конституции РФ. Мне позвонили из Азербайджана, вот этот знаменитый Файк Гараев. Тогда только–только начинался путь «Азеррейла». Так вот, он мне звонит и говорит: «Лена, я извиняюсь, но мы тебя купили. Ты должна приехать к нам». Я тогда ответила ему: «Я вас знаю и уважаю, но «купить» вы меня не сможете никогда!» В 2002 году весной мне нужно было заканчивать университет. Наш, свердловский педагогический, где я училась на филологическом факультете. А в сезоне 2001-2002 я играла в «Экзачибаши» в Турции, и у меня очень сильно болело плечо. Страшная нагрузка была, и я всех уведомила, чтобы мне дали хотя бы две недельки, чтобы залечить плечо, сдать госэкзамены и защитить диплом. Мне дали такое разрешение, все хорошо! Я еще за неделю напомнила, что мне обещали. В ответ было то ли молчание, то ли отказ. Я прошла вместе с командой углубленное обследование в Москве, обычное УМО перед сезоном. На следующий день команде нужно было уезжать в Хорватию на сборы. Я просто не сажусь в автобус и не еду в аэропорт с командой, потому что мне нужно было сдать госы, о чем я несколько раз предупредила, но это было оставлено без внимания. Я и так просрочила сдачу госэкзамена со своей группой заочного отделения, не ходила на лекции из-за турецкой «командировки». У меня мама ходила на лекции! Она конспектировала, и по ее конспектам я потом сдавала все экзамены. Вот так я училась.

В итоге я никуда не поехала. Несмотря на то, что это был 2002 год, там был Чемпионат мира и Гран–При. При этом в 1999 году у меня была серьезнейшая травма колена, ее не диагностировали, а я не знала, что происходит, просто было очень больно, а я продолжала тренироваться и играть, выбора не было. С этой травмой и болью я играла Олимпиаду и чемпионат Европы. Тащила за собой это свое шатающееся и постоянно выскакивающее из сустава колено, и операцию сделали только в 2001 по моему, практически, личному требованию Карполю. И так я два года играла – и в сборной и во всех этих клубах. Понимая, что я уже такой, знаешь, «попорченный товарчик» – меня продают в Турцию. Туда я уехала так: мы выиграли Чемпионат Европы, и тут же, на следующий день менеджер команды посадил нас в машину и увез в Турцию. И все — через день я уже тренируюсь за клуб. Там сезон сложился удачно – мы выиграли чемпионат, Кубок… Оттуда я приезжаю с недолеченным коленом и плечом.

Я позвонила Владимиру Леонидовичу Паткину, генеральному секретарю ВФВ в тот момент. Он посоветовал мне приехать в федерацию, где мы бы поговорили, что дальше делать. Я приехала, объяснила, почему пропустила сборы. Он сказал, что нужно лечь на обследование в ЦИТО – все сделала, подлечилась, вернулась в Свердловск, защитилась. Основная команда была на сборах, И я тренировалась с молодежкой, на меня все смотрели как на умалишенную: «Уууу, девочка моя, тебе хана!». Потом вернулась основная команда, и началось…

— Что началось?
— Меня начали воспитывать. Вплоть до чемпионата мира. Карполь стал называть меня «эта»: поставит перед строем и начинает рассказывать какая я плохая и подвела команду, предала. Начались конфликты, девочки начали меня избегать. И на чемпионате мира доходило до смешного – я была и пасующей, и центральной, и кем только я не была, куда только не ставил. Выходила и играла – как могла! И психологически давление было просто кошмарное, да и играть на новых для себя позициях было трудно, приходилось осваивать.

Еще в 1998 году он буквально заставил меня подписать с «Уралочкой» десятилетний контракт. Подписывать контракт на 10 лет мне, честно говоря, очень не хотелось. Но это случилось на сборах, он меня вызвал поздно вечером, и до ночи: «Подписывай. Подписывай. Подписывай. Ты что, мне не доверяешь?» и так далее. Я просила его: «Давайте поменьше, не на 10 лет!» В конце концов я его подписала – потому что к семи утра мне нужно было вставать и идти на построение, а после бежать без завтрака 8-10 кругов по стадиону, тренажерка… Да мне просто хотелось спать! Понятно, что никто пистолет на меня не наставлял, но было именно так. В контракте стояла квартира. Мы жили небогато, хотелось иметь хоть что-то. Никакой квартиры мне не дали, разумеется.

В 2002 году, после возвращения с ЧМ, мы пришли с моей мамой к нему на встречу. Беседа продолжалась три часа, после чего поняли, что ничего не изменится, и подали ему заявление о прекращении выполнения обязательств по контракту. О том, что я считаю этот контракт 98-го года не соответствующим Декларации Прав человека, Конституции РФ и Трудовому кодексу РФ. Мы отдали это заявление Николаю Васильевичу. Он эту бумагу у меня не взял, бросил назад, мы разошлись с огромным скандалом. Я ехала домой и думала: «Слава Богу, что я больше туда никогда не вернусь, никогда!» Вот мой волейбол до 2002 года. Хотя было много побед и других интересных вещей, закончилась эта история именно так.

— А что было дальше?
— Дальше я сидела дома. Пару раз он вызывал меня на встречи, но как только он понимал, что я хочу пересмотреть тот контракт, то есть стою на своем, разговоры заканчивались ничем. Он думал, что за мной кто-то стоит, поддерживает, кто-то что-то советует. Но за мной никого не было! Была моя мама, моя семья и все. Не было никаких дорогостоящих адвокатов, как многие считали. Так год прошел.

— Ты тренировалась где-то в это время?
— Ничего я не делала. Мне запрещено же было. А где мне тренироваться и играть? В «Уралочке»? Туда мне хода не было. Никто ничего больше не предлагал. Дома сидела, занималась, читала… в театры вот ходила. Жила обычной жизнью. Без спорта, без волейбола. А потом мне позвонили из «Тенерифе». И говорят: «Приезжай к нам! Просто тренироваться – мы попробуем что-то решить, приезжай». Приехала в Москву, получила визу, которую, кстати, давать не сильно-то хотели: куда едешь, зачем, мол, молодая, не замужем. Приехала, начала тренироваться, а плечо–то болит! Даже руки было не поднять.

В России ничего не изменилось. Пошла в Госкомспорт, там встретила я человека, который помог нам составить исковое заявление в суд. И только в этот момент я узнала, что я уволена, задним числом, еще осенью 2002 за прогулы. Мы начали долгую судебную тяжбу. Суд признавал недействительным тот контракт, Карполь тоже начал со мной судиться – вроде бы я была должна ему огромную сумму с нулями, в евровалюте. Я просила только изменения формулировки увольнения. Там был поистине сумасшедший дом: и приказ был издан в воскресенье, и вдобавок меня обвинили в краже трудовой книжки… очень, очень много грязи, и все это затянулось. В конце лета я вернулась на Тенерифе, потому что они хотели меня видеть в команде. Я сыграла за них в предсезонном товарищеском турнире. Турнир этот был настолько товарищеский, что там даже мужчины могли играть. После чего кто-то сообщил Карполю, что я на Тенерифе и играю за них. Из «Уралочки» тут же пришло возмущенное письмо. В общем, из-за этого товарищеского турнира меня в России дисквалифицируют на два года «за неспортивное поведение».

На тот момент только-только открылся и начал функционировать Спортивный арбитражный суд при олимпийском комитете. Подали иск на признание моей дисквалификации незаконной и требование выдачи мне трансфера на осуществление спортивной деятельности. Всем этим занималась моя мама – я была на Тенерифе. ФИВБ дала мне временный трансфер, и я играла чемпионат Испании, это был уже декабрь 2003. Когда слушание все-таки состоялось с третьего или четвертого раза, моя мама выступала истцом от моего имени по доверенности, а ответчиком – Жуков. Суд запросил документы моей мамы, доверенность от меня, которая позволяет ей представлять мои интересы. А потом мама сказала: «Я вам все показала, все документы. Я конечно, знаю, что вы Жуков Валентин Васильевич. Но вы можете мне показать свои документы, которые вам дают ваши полномочия?» Это огромная смелость и чувство собственного достоинства, ведь она защищала честь и достоинство своей дочери!

— Вы выиграли суд?
— Да, суд постановил снять с меня дисквалификацию и выдать трансфер. Трансфер от ВФВ мне выдал Паткин только в 2004 году, сразу же по окончании Олимпиады.

— Значит, в Афинах тебя не было потому, что дисквалификацию к августу 2004 года еще не сняли?
— Именно. Даже после решения суда никто не снимал с меня дисквалификации и не выдавал трансфера. Со мной связывались люди из Спорткомитета, Фетисов звонил, но не дозвонился, если правду сказать. Но он знал об этом обо всем, и хотел помочь, как-то повлиять на ситуацию, как выяснилось позднее. Мне прислали заявку, которая была подписана Тягачевым, председателем ОКР на тот момент, министерством спорта, всероссийской федерацией волейбола. А вот главным тренером сборной Николаем Васильевичем Карполем этот документ подписан не был. Со мной связывался Паткин, Омельченко: «Приезжай на сборы!» Я сказала, что приеду, когда эту бумагу подпишет Карполь. Пусть это будет хоть какой-то гарантией того, что меня не будут вызывать ночами, третировать. Что мы просто будем работать! Ведь Карполь главный тренер, и он утверждает этот список, а не олимпийский комитет, он первое лицо, которое должно подписать заявку на Игры. Подписи не появилось. А меня не появилось в сборной.
И после Олимпиады, когда сменилось руководство, когда в федерацию пришел Николай Платонович Патрушев, много чего поменялось… А мы с «Тенерифе» в 2004 году выиграли Лигу чемпионов назло всем моим недоброжелателям и чемпионат Испании, я стала MVP. О «Тенерифе» у меня самые хорошие воспоминания – все это благодаря их заботе и Авитала Сэлинджера, который работал с нами тогда.

— Как ты вернулась в Россию и начала играть за «Динамо»?
— Дела на Тенерифе пошли не очень, я решила вернуться. Мне сказали «Вот сумма, приезжай!» Команда только образовалась. Ну и в тот момент уже все «полетели» из «Уралочки» — Гамова, Сафронова, Беликова…

— Получается, ты была вроде «первопроходца-саботажника», когда уходила от Карполя? После тебя потянулись на выход другие?
— Ну да. Там был такой момент. Когда я играла в «Тенерифе», в Лиге чемпионов мы попали в одну группу с «Уралочкой» и пришлось приехать в Нижний Тагил. Ты представляешь, как меня там приняли? Начинается тренировка, опробование зала. Мы первые, потом «Уралочка». Я собираю мячи, тут девчонки выходят. И подходят они не ко мне, а к Магали Карвахаль! Я смотрю, Лиза (Тищенко) с ней разговаривает, подхожу, говорю: «Лиза, привет!» — она отворачивается! Ладно, думаю, пойду. Там Беликова, Сафронова. Я с ними поздоровалась, они тоже отворачиваются, в другую сторону смотрят… Им приказали со мной не здороваться! Да даже если бы мне сказали не здороваться с Сафроновой, с Наташей Сафроновой, я бы все равно подошла. Меня что, убьют за это? Окажись она на моем месте… Они не поздоровались со мной тогда, и я это помню. Я поэтому начала разговор с того, что меня многие считали злой и вредной. Я очень много плохого получала от людей, которых я считала близкими, всю свою жизнь. Я простила, правда, простила – я понимаю, что каждый за себя, каждый много пережил, ни у кого из нас не было легкой жизни. Но не забуду.

Я была очень озлоблена тогда. Этот год в «Динамо», во мне все еще кипело и бурлило, я не понимала и не пыталась никого понять, и в конце мы проиграли финал «Уралочке», я решила уехать в Италию. Вспоминать об Италии мне, если честно не хочется, это было моей ошибкой. Единственное, что я вынесла оттуда – там я натренировала подачу. Тренировки были «адскими», но, надо признать, плодотворными. Я тогда собрала все титулы лучшей подающей вообще во всех турнирах, в которых мы принимали участие.

Фотографии из личного архива Елены Годиной

Первая часть

VolleyballNews.ru
Добавить комментарий